Сделать стартовой страницей

BOY21.NAROD.RU

Добавить в Избранное

:: В.В. Маяковский ::

 Образ лирического героя в поэме Владимира Маяковского «Облако в штанах»

Эй, вы!

Небо!

Снимите шляпу!

Я иду!

          В. Маяковский 

Маяковский ворвался в плеяду корифеев поэ­зии Серебряного века своими бунтарскими, эпати­рующими стихами: «А вы могли бы?», «Нате!», «Адище города», трагедией «Владимир Маяков­ский», прославляющей мучительный, вдохновен­ный труд творца, и, конечно, поэмой «Облако в штанах», не оставившей равнодушным ни одного из его современников. Многих шокировал вызы­вающий тон и намеренно грубая, «уличная», лек­сика. Эпатаж достигал цели. Но и великий талант был замечен всеми. Под обаяние творчества гени­ального футуриста попали Борис Пастернак, Ма­рина Цветаева, сподвижники по школе: Алексей Крученых, Николай Асеев.

Все же и ныне находятся критики, огульно об­виняющие его в антигуманности, в призывах к массовому пролитию крови. Такими настроения­ми наполнена, например, статья Юрия Карабчиевского «Вознесение Маяковского». В чем же тайна этой фигуры в русской поэзии рубежа XIX—XX века? Почему вызывает он столь противоречивые чувства? Думается, наиболее полно от­ветить на этот вопрос поможет образ лирического героя поэмы «Облако в штанах», в которую автор вложил по сути все тревожащие его мысли и чув­ства, явившиеся реакцией на современность.

Лирический герой многое перенял от своего со­здателя. Конечно, нельзя утверждать полную аде­кватность литературного персонажа автору. Пер­сонаж, выступающий от лица собственного «Я», романтизирован, все черты в нем несколько уси­лены, что помогает поэту ярче, убедительнее доне­сти свою мысль.

В советском литературоведении этот образ рас­сматривался лишь как трибун, бунтарь, отрица­тель, выступивший с революционной программой. Собственно лирические оттенки в многообразной гамме живописующих тонов обыкновенно опуска­лись. От этого образ многое терял, становясь лишь сухой плакатной фигурой, бездушной аллегорией Октября.

Но образ лирического героя намного богаче, нежели все вместе взятые «Долой!..» манифеста футуристов «Пощечина общественному вкусу» или столь же ограниченные лозунги большевиков. В этой поэме Маяковский еще не успел «насту­пить на горло собственной песне», и поэтому бун­тарство здесь необычно сочетается с глубоким ли­ризмом. Может быть, именно это контрастное сочетание, наряду с новой, самобытной гуманнос­тью, которую проповедовал «крикогубый Заратустра», сделало столь притягательным образ лирического героя.

«Я над всем, что сделано, ставлю «nihil», — ут­верждал лирический герой Маяковского, тем самым будто бы проповедуя всеотрицание, абсо­лютный нигилизм. Но вдумчивый читатель заме­тит, что каждому знаку отрицания соответствует в поэме утверждение собственных представлений об идеале. Мироощущение поэта, переданное устами лирического героя, отнюдь не является ниги­лизмом в традиционном его понимании. Маяков­ский не Базаров и не персонаж романа Досто­евского «Подросток». Его лирический герой, несмотря на присущее ему бунтарство, глубже и шире ограниченного всеотрицателя.

Когда поэт бросает вызов самому небу, когда великий Наполеон предстает в роли ничтожного мопса на цепочке у лирического героя — это не самовосхваление. Лирическому герою человечес­кая ничтожность, узость мещанских устремлений причиняет боль. Поэтому его богоборчество — это стремление вознести человека на ту высоту, кото­рой он, по мнению нового Заратустры, заслужива­ет. Это ли не гуманизм?

Такой взгляд на назначение человека и опреде­лил творческий замысел поэмы. Все четыре обыч­но выделяемых в ней «Долой!..» — «Долой вашу любовь!», «Долой ваше искусство!», «Долой вашу религию!» и «Долой ваш строй!» — по сути явля­ются протестом против мещанской самоуспокоен­ности, отдельного, эгоистичного счастья, когда нищенски живут миллионы; против искусства, нацеленного на воспевание красоты и не замечаю­щего уродливых сторон жизни; против любви, стимулом которой служат деньги; против призы­вов к «непротивлению» и «неделанию». Вся поэма спаяна воедино антимещанской направленностью.

Лейтмотивом через всю поэму проходит беско­рыстная, огромная и всеобъемлющая любовь ли­рического героя к Марии, обычной земной жен­щине, для которой такое поклонение, требующее взамен также всего, является тяжкой, невыноси­мой ношей. Чувство лирического героя столь же высоко, как тот пьедестал, на который он смело поднялся во славу человека вообще. Его страдания подобны всесжигающему «пожару сердца». Раз­вернутая метафора помогает автору передать тон­чайшие нюансы сильной страсти: «Скажите по­жарным: на сердце горящее лезут в ласках».

Отрицая расчетливую робость в любви, ли­рический герой тем не менее не становится про­поведником бездуховной страсти тела. Его вос­хваления телесной любви проникнуты почти религиозной трепетностью: «Тело твое просто прошу, как просят христиане — «хлеб наш на­сущный даждь нам днесь». Его мольба к Марии — молитва о любви гармоничной, очищенной от всех мещанских предрассудков, которые мешают на­стоящему, полному, огромному счастью. И не только телесная, но и духовная сторона чувства доведена до пределов совершенства: «Имя твое я боюсь забыть, как поэт боится забыть какое-то в муках ночей рожденное слово, величием равное богу».

Искусству красивых вымыслов лирический герой противопоставляет эстетику улицы, поэзию, в которой заговорит сама жизнь. Как и в трагедии «Владимир Маяковский», в поэме звучит мотив самоотверженного служения поэта «горожанам города-лепрозория». Лирический герой испыты­вает боль за этих несчастных, в ком унижен сам человек, и верит в уникальность, самоценность каждого из них: «Солнце померкло б, увидев наших душ золотые россыпи».

Именно унижением Человека вызван и бунт лирического героя против социального строя. Этот бунт огромен. Уродливость мира, на взгляд лири­ческого героя, приобрела космические масштабы: небеса угрожают человеку нацеленными сверху жерлами, «небье лицо» кривится «суровой грима­сой железного Бисмарка», ночь черна, «как Азеф». Социальный протест поэта романтичен, приподнят. Это не программа революционера-практика, призывающего пролить кровь. Подоб­ные образы выступают в поэме в роли метафор. Даже в 1917-м году свои политические привязан­ности поэт определял как веру «в социализма ве­ликую ересь». И эта вера действительно была сродни взглядам социалистов-утопистов. Ведь именно так выглядит убеждение, что с изменением строя человек полностью переродится духовно. Лирический герой поэмы — монументальная фигура, символизирующая собой величие человека, призывающая его подняться на ту высоту, ко­торой он заслуживает.

Copyright (c) Parny 2003