Сделать стартовой страницей

BOY21.NAROD.RU

Добавить в Избранное

:: М.А. Шолохов ::

Тихий Дон

  Осознав, что именно Аксинья стала виновницей смерти Натальи, он почувствовал к ней отчужденность, а затем и возрастающую злобу. Аксинья, прекрасно понимая переполнявшие o Григория чувства, старалась встреч с милым избегать, на глаза ему не попадаться. Даже работа, по которой соскучился Григорий, не могла избавить его от обуревавших тяжелых мыслей. Посреди покоса вдруг бросал косилку, садился на коня и мчался к детям, по которым вдруг начинал скучать. Дом, горница  все с детства родное вдруг изменилось, опустело после смерти Натальи. Вещи, предметы еще хранили ее запах, порядок, ею установленный, и тем все более усиливали гнетущую Григория тоску. Он занялся совсем уж позабытым делом: стал мастерить игрушки для своих детишек. Однако никакие игрушки не могли завоевать сердце разбушевавшегося Мелеховамладшенького: отец не успел появиться, как снова в поле собирается. С обещания Григория взять в поле на покос Мишатку, началась крепкая дружба отца с сыном. Григорий уезжает с хутора Татарского на фронт, так ни разу и не поговорив с Аксиньей. Только однажды повстречались они на проселочной дороге, но у Григория на коне сидел Мишатка, к тому же ни сам Мелехов, ни Аксинья особого желания к разговору не высказали. По пути к фронту все больше казаков встречали Григорий и Прохор, верный спутник Мелехова. В основном это были дезертиры, возвращавшиеся в родные хутора. Одни  с добычей (награбленным во взятых станицах и хуторах добром: грабили, как будто находились на чужой территории  "надвое суток город в вашем распоряжении"), другие  побираясь. Дезертиры бежали с фронта, не пытаясь даже особенно прятаться, предоставляя липовые освободительные документы или даже без оных. Их вылавливали карательные отряды, составленные из калмыков, наказывали по законам военного времени, возвращали в оставленные части. Но чем ближе подъезжал Григорий к фронту, тем больше открывалась перед ним отвратительная'картина разложения Донской армии, начавшегося именно тогда, когда Добровольческая армия, пополненная повстанческими отрядами, достигла на Северном фронте наибольшего успеха. В станицах и селах, где располагались ближние резервы, офицеры беспросыпно пьянствовали; казаки самовольно уходили в отпуска, части насчитывали около шестидесяти процентов состава, не больше, обозы ломились от награбленного имущества, еще не переправленного в тыл. Поистине символической стала для Григория встреча в одной прифронтовой станице с лейтенантом английской армии Кэмпбеллом. Тот служил у белогвардейцев инструктором по танкам, даже лично участвовал в боях с красными. Его сопровождал офицер Добровольческой армии поручик Щеглов. . Оба пили почерному. Кэмпбелл был уверен в поражении белогвардейцев, народ победить невозможно. Сознавая это, но, уважая храбрость и мужество красноармейцев, свидетелем которых был не раз, Кэмпбелл только горько ухмылялся. Поручик же, запнваясь, исходил злобой и бессильной ненавистью, он грозился, еле двигая языком, народ "привести в исполнение", то есть "в повиновение" (оговорка, пожалуй, очень показательпая). Григории понял, что с этим "разъяренным" поручиком ему не по пути, вот англичанину, руки которого черны от машинного масла, Мелехов явно сочувствовал, пожелав ему подоброму поскорее убираться с чужой земли. За год семья Мелеховых убавилась ровно наполовину. Не зря проговорил както Пантелей Прокофьевы1!, что смерть полюбила их курень: не успела похоронить Наталью, как через полторы педели после отъезда Григория снова запахло в просторной горнице мслеховского дома ладаном. Утопилась Дарья. Однажды, вернувшись с поля, она отправилась с Дуняшкой купаться. Заплыла на середину Дона, вынырнула на минуту пз воды, вскрикнула: "Прощайте, бабоньки!"  и пошла камнем на дно. Памятуя эту фразу, не соглашался поп Виссарион отпевать самоубийцу и хоронить ее как положено, на кладбище, только угроза Пантелея Прокофьевича пожаловаться атаману на своеволие священника в отношении офицерской вдовы, награжденной Георгиевским крестом, помогло Мелеховым избежать невиданного позора. Выкапывая Дарье могилку, Пантелей Прокофьевич и себе присмотрел место на кладбище, но, видно не то время пришло, когда можно старикам спокойно помирать в родном курене. Упорно ползли в хутор слухи об отступлении Донской армии к Дону. Пантелей Прокофьевич старался не участвовать в разговорах об этой войне, вроде принимая все равнодушно, но поведение его убеждало в обратном. Все раздражительнее становился старик, все чаще случались с ним вспышки безудержного гнева, в продолжение которых он уничтожал с таким трудом нажитое добро. Чинил както хомут; както дратву, начал сшивать, но дратва оборвалась несколько раз  этого было достаточно: вскочил, опрокинув табурет, схватил хомут и начал зубами изрывать кожаную обшивку, потом бросил на пол стал, по петушиному подпрыгивая, топтать хомут ногами. На замечание Ильиничны ответил, успокаиваясь, что и хомутто был так себе... Постепенно Ильинична применила другую тактику при мужнином разоре: во время подобной вспышки начинала всячески ему потакать, помогая в учпненпн погрома. Это оказало лучшее воздействие, нежели предыдущие попытки остановить Пантелея Прокофьевича уговорами. Чтобы както укрепить позиции Донской армии, была объявлена поголовная мобилизация, в которую попали и хромой старик Пантелей Прокофьевпч и раненый Хрпстоня. Освобождались только явные калеки. Фронт неумолимо продвигался к Дону. Пантелей Прокофьевнч провоевал недолго, 17 сентября он вернулся в хутор дезертиром. Ктото из соседей на старика донес, и его забрали с первым же карательным отрядом. Наказания розгами, которое выносил полевой суд в станице всем дезертирам, Пантелей Прокофьевнч избежал только благодаря доброму имени своего сына Григория. Его отпустили, снова направив на фронт, однако, выйдя из станицы, Паптелей Прокофьевич вздохнул с облегчением и отправился прямо по бездорожью... обратно в Татарский (теперь он собирался прятаться получше  единственный урок, который вынес старик из всей этой истории). Чем ближе подходил Пантелей Прокофьевнч к Дону, тем чаще встречал подводы беженцев. Повторялось то, что происходило весной во время отступления повстанцев: все дороги были запружены набитыми до отказа бричками, гуртами овец, табунами ревущего скота... Вернувшись домой, Пантелей Прокофьевич и сам собрался в отступную.

[1]   [2]   [3]   [4]   [5]   [6]   [7]   [8]   [9]   [10]
[11]   [12]   [13]   [14]   [15]   [16]   [17]   [18]   [19]   [20]   [21]   [22]   [23]   [24]

Copyright (c) Parny 2003